Он узрел это лицо — и реальность дрогнула, как зыбкий дым над бездной. Оно не принадлежало ни времени, ни месту, известному смертным. Очертания мерцали, будто сквозь тонкую вуаль между мирами, искажённые, словно отражение в треснувшем зеркале, утерявшем память о собственном создателе.

Лицо было грубым, неестественным в своей симметрии, с губами, застывшими в безмолвном крике или проклятии, неведомом человеческому языку. И всё же не черты вызывали ужас — нет. Это был глаз.

Этот глаз, озарённый нечеловеческим светом, лучом из иных измерений, где время течёт вспять, а материя гниёт, рождая разум. В его алом блеске скрывались тайны звёзд, что погасли до сотворения мира, и сущность, чьё имя не может быть произнесено, не сломив рассудок.

Герой чувствовал: этот взор не смотрел — он знал. Он проникал сквозь плоть и душу, он видел страхи, зародившиеся в самом истоке человечества, и с холодной, бесстрастной уверенностью взвешивал существование героя на весах иного порядка.

Перед этим ликом не было молитв, не было спасения. Лишь безмолвие — густое, как кровь, и вечное, как забвение.